Ты спросишь, что же он сделал? Он зашел в квартиру на втором этаже, там жили двое пенсионеров. Не знаю, как уж он к ним проник, но он вошел туда и убил обоих. Потом принял душ, переоделся и ушел в то время, как милиция была на нашем этаже. Трупы пенсионеров нашли только на следующий день. Они были сильно изуродованы, как будто на них выместили злость и досаду.

И когда нашли эти трупы, то как-то сразу все определилось. Все стали думать, что это был псих. Заходит в квартиры и убивает всех подряд. Так это объяснили.

Но Настя говорила, что он пришел именно к ней. Что он представился школьным психологом, что он сидел у нас в квартире полчаса и ждал именно ее. Это не очень похоже на сумасшедшего, да? Это похоже на то, что у него была цель, и он слетел с катушек уже после того, как не смог добиться цели. Это ведь так? Ведь похоже?

Похоже. Но проблема в том, что так говорила Настя, и других подтверждений этому не было. Так говорила Настя, которая в 10 лет уже испытала психологическое потрясение и потом несколько лет наблюдалась врачами. Следователи все это знали и решили, что от нового потрясения Настя слегка все перепутала. Ей рекомендовали пройти курс восстановительной терапии. То есть полечиться. И поскорее забыть о случившемся.

Я? Что я? Ну и что? Какое имеет значение, что я думал тогда... Я знал, что Настя в своем уме. Я знал, что, скорее всего, все было именно так, как она рассказывает. Но если так, то это значило, что все может повториться. Если так, то мне и Насте надо было постоянно ждать нового нападения. Ждать нового и не забывать о старом. Я испугался, что ее психика этого не выдержит.

Поэтому я согласился с выводом следствия, что это был чокнутый псих. Псих, которого случайно занесло именно в этот дом и именно в эту квартиру. А еще я оформил лицензию и купил ружье. Я взял отпуск и ходил за Настей следом. Потом на все лето мы уехали из города.

Ей оставалось закончить одиннадцатый класс. Потом она хотела уехать в другой город. Хотела учиться в университете. Я согласился. Мне казалось, что в другом городе все закончится. Старые кошмары забудутся, а новых не будет.

Ей оставалось проучиться один год. Я решил, что весь этот год буду ее тенью. Я не позволю ничему плохому с ней случиться. Я объяснил ситуацию на работе, и мне пошли навстречу. Я переговорил с Димой, он тоже все понял. Он присматривал за Настей, когда я не мог этого делать.

При этом открыто с Настей об этих делах я не говорил. Я не говорил ей о своих страхах. О своих подозрениях. Наоборот, я старался, чтобы она забыла о смерти матери. Наверное, это выглядело странно. Но мне казалась правильной такая тактика.

И мне почти удалось. То есть учебный год прошел без особых проблем. Никаких нервных срывов. Никаких покушений. Я и сам стал думать, что Светлану убил психопат. Я стал думать, что это было просто несчастливое стечение обстоятельств. Что по этому поводу думала Настя — я не знаю.

Мне удалось, но не до конца. Или это снова было несчастливое стечение обстоятельств. Или это было третьей попыткой сделать одно и то же дело — я не знаю. Но все повернулось не так, как я ожидал.

Я трясся над Настей. Я боялся за нее. Но с ней ничего не случилось.

Зато случилось с Димой.

5

Это снова был май, вот-вот должны были начаться выпускные экзамены в школе. Я уже прикинул, на какое число брать билеты, чтобы Настя ехала в университет. Я уже дни считал — сколько еще осталось. Думал, как только я на поезд ее посажу — все сразу кончится. Как только она уедет — не будет больше никаких психов с ножами. Это как замести следы. Зло сразу потеряет ее. Не будет никаких психов. Ни случайных, ни преднамеренных. Оставалось совсем немного времени, и я думал, что все обойдется. Надеялся на это.

Но не обошлось. Хотя... Хотя на самом деле я до конца и не знаю, что там случилось. И никто, наверное, не знает.

Я говорил — этот Дима жил в соседнем дворе. Насте он вроде нравился. Я особо в их отношения не лез. Сказал просто — думай головой, что делаешь. Вроде дружили они. Потом смотрю — этот Дима с другой девчонкой ходит. Я спрашиваю Настю — что, разругались? А она — нет, с чего ты взял? Все нормально. Я сказал — ладно. Нормально так нормально. Кстати...

Может, и не надо об этом говорить, а может... Короче говоря, это еще Светлана заметила, когда Насте было лет тринадцать-четырнадцать. Настя стала врать, но дело не в этом. Все врут время от времени. И дети, и взрослые. Неудивительно, что Настя врала. Удивительно, что все ей верили. То есть какую бы чушь она ни порола — люди стоят с открытым ртом и все за правду принимают.

Например? Ну прогуляет она школу, потом приходит и говорит учительнице — я ездила на областные соревнования по лыжному спорту. Та кивает — все понятно, уважительная причина. Отмечает у себя в журнале — все как положено. А где-нибудь через час до нее доходит — на дворе-то сентябрь месяц! Какие лыжи! Да и не занималась Настя никогда никакими лыжами! То есть вранье в чистом виде — но сначала-то она в него поверила. И так сплошь и рядом. Врач сказал, что это, может быть, защитная реакция на перенесенное нервное потрясение. Может, и так. Но я не про это. Я про то, что какую бы глупость она ни сморозила — ей непременно верили. Сказала она мне — у нас с Димой все хорошо, я сразу же поверил. Только потом соображаю — врет ведь, я их вместе уже с полгода не видел. С другими девчонками этот Димка шатается.

Я снова к Насте — ты чего мне мозги пудришь? А она глаза раскроет: «Я? Разве?» И зло берет, и в то же время не мог я на нее орать или там треснуть по затылку. Трясся над ней, как над сокровищем.

Так вот, в конце мая, перед самым началом экзаменов, была у них дискотека в школе. Я Настю спрашиваю — с Димкой пойдешь? Она — конечно. Только Димка за ней так и не зашел, одна она пошла. Я молчу, как будто это и дело не мое.

Возвращается часов в одиннадцать, не в настроении. Я спрашиваю — Димка тебя проводил? Она: «Конечно». И спать сразу пошла.

А утром телефон звонит. Подруга какая-то. Позовите Настю. Я позвал. Она берет трубку, слушает, а потом эта трубка у нее из руки падает. И сама едва с ног не валится, вся белая как мел. Димку убили. Рядом со школой нашли тело.

Настя переживала очень. А потом... А потом она исчезла.

Как? А вот так. Пропала. Пришел я с работы, а ее дома нет. Кое-каких вещей тоже нет. И сумки дорожной тоже нет. Это было уже в июне, недели две прошло после того, как Димку похоронили... Ни записки не оставила, не позвонила. И с тех пор — тишина.

Я сначала решил, что она сама подалась в свой университет, только документы из школы она ведь не забрала. Аттестат и все такое. Запрашивал потом тот университет на всякий случай — нет, не появлялась там такая.

И остался я один. А утешение у меня одно — если я не знаю, где Настя, то и те люди, которые за ней охотятся — тем более не знают. И она в безопасности. Наверное. Я надеюсь, что это так.

Звонят иногда какие-то... Спрашивают Настю. Может, приятели школьные. А может, и те, кто ее по другим причинам ищет. Я никому ничего не говорю. Потому что сам ничего не знаю.

Моя беда-то в том, что я так много про все это думал, что перестал понимать, где правда, а где придумки. Что на самом деле было, а что мне ночью в кошмарах привиделось, да так в голове и осталось.

То ли все, что было с нами, — это просто случай. Неудачное стечение обстоятельств. Невезение мое. Может, и так.

А может, все это было неспроста. Может, кто-то присматривал за нами. И делал все по своему плану. Не понимаю я смысла этого плана, ну так оно и должно быть, наверное.

И вот теперь ты.

6

Афанасьев, который последние минут двадцать говорил, низко склонившись над столом, не без труда приподнял голову, взглянул Бондареву в глаза.

— И вот теперь ты. Говоришь, что писатель, да только что-то не верится мне. Говоришь, что маньяка, который мать Светланы порезал, поймали и посадили. Но если так, то ты должен знать, что два года назад это уже не он приходил, а другой. Ты должен знать, что это два разных человека. И от этого у меня опять в голове все путается еще больше.