Но те трупы, которые неизбежно появлялись в телевизионных репортажах, были непохожи на жертвы пожара. Вскоре серьезные лица из МВД внесли ясность: в гостинице произошла криминальная разборка между несколькими преступными группами. Применялось огнестрельное оружие. Погибло девятнадцать человек. Около тридцати человек, в том числе обычные постояльцы отеля, получили ранения. И еще одно.

В этом месте милицейские генералы делали особо серьезное лицо, но одновременно в их голосе появлялось плохо скрываемое удовлетворение. Среди девятнадцати погибших оказался Иван Стригалев, также известный как Генерал, бизнесмен, участник приднестровского конфликта, дважды выдвигавший свою кандидатуру на выборах мэра Москвы и дважды со скандалом снятый с выборов, автор книги мемуаров «Сказано — сделано!» и прочая, и прочая, и прочая... Рефреном милицейского некролога было: «Мы всегда подозревали Стригалева в связях с организованной преступностью, и вот теперь его смерть на бандитской сходке служит лучшим тому доказательством...»

Немедленно возникшие адвокаты Генерала эмоционально обвинили МВД в очернении памяти выдающегося сына России, поскольку Генерал отправился на Черное море поправлять здоровье (документы имеются). Он проходил лечебные процедуры (документы имеются) и не имел никакого отношения к каким бы то ни было бандитским сходкам, имевшим место в этом отеле в то же время (по совершенной случайности). Напротив, вероятно, что Генерал, узнав о такой сходке, решил помочь правоохранительным органам и задержать преступников (обостренное чувство справедливости Генерала и его нетерпимость к криминалу были общеизвестны). В неравной схватке Генерал мог погибнуть, хотя не исключен и такой вариант — Генерал пал жертвой случайного (или намеренного!) огня спецназа МВД. Не слишком напугав МВД обещанием создать общественную комиссию по расследованию обстоятельств гибели Генерала, адвокаты вскоре занялись более прибыльным делом — рассмотрением вопросов, связанных с наследством покойного.

Когда все это происходило, Мезенцев уже был у себя в Ростове, отлеживался в задней комнате своего ресторана. Со дня на день должен был поступить остаток суммы за выполненную путевку, но это волновало Мезенцева в последнюю очередь. Его память была полна такими яркими и страшными картинами, что деньги казались вещью совершенно второстепенной.

Но время и ежедневная бутылка красного вина (а в первые недели — и не одна) постепенно делали свое дело. Дагомысские воспоминания медленно опускались в глубины мезенцевской памяти, как опускается подбитый линкор в темные океанские глубины. Там им предстояло потерять четкость и яркость, смешаться с остатками прочих воспоминаний, а потом подвергнуться процессу распада.

По крайней мере, на такой ход событий надеялся Мезенцев. Перспектива ночных кошмаров и мук совести его совсем не радовала.

Поначалу все шло хорошо.

Но потом пришла осень, а осенью все вдруг изменилось.

2

В том году лето как будто не заметило смены чисел на календаре и прицепило сентябрь к августу как свой четвертый, дополнительный вагон. Ресторанному бизнесу это шло на пользу, впрочем, Мезенцев делами занимался постольку-поскольку, предпочитая сваливать управление и бухгалтерию на пару молодых и полных энтузиазма парней, Алика и Севу. У Мезенцева они работали относительно недавно, поэтому рвения еще не утратили, а воровать по-крупному еще не решались. Это обеспечивало Мезенцеву массу свободного времени, куда входило восстановление попорченной нервной системы по диванной системе, долгие вечерние посиделки с Темой Боксером, выезды за город на шашлыки, скоротечные романы, причем Мезенцев стал настолько ленив, что находил и терял девушек в стенах собственного ресторана и нигде больше.

Но даже это казалось ему все более и более утомительным занятием. Еще не настала зима, а Мезенцев чувствовал себя усталым, словно погружающимся в спячку. Обычно все бывало по-другому, обычно всю осень он был полон сил и энергии, запасенной во время летней путевки... Но сейчас все было неправильно, потому что неправильно все случилось в Дагомысе.

В конце октября стало понятно, что все же ход вещей остался неизменным, и грядет неизбежная осень, которая попортит вам здоровье и настроение, забрызгает грязью ваш автомобиль и сократит число достойных причин для выхода из дома.

Предыдущим вечером Мезенцев засиделся с Темой Боксером, и ехать домой, на его взгляд, было уже бессмысленно. Он заночевал на диване и проснулся около часа дня, когда первые редкие посетители уже заканчивали свой обед, а боковой ряд столов готовили для бизнес-ленча банковских служащих из офиса в доме напротив. Терзаемый головной болью, Мезенцев выглянул в обеденный зал и поманил пальцем официантку Веру.

— Сто грамм и чего-нибудь перекусить, — проговорил он осипшим голосом. — Туда, в кабинет...

— Евгений Петрович! — Вера сделала огромные глаза, как в случае любого маломальского происшествия. Мезенцев проверил «молнию» на брюках — в порядке, протер глаза и еще раз посмотрел на Веру:

— Что?

— Вас девушка ждет!

Мезенцев нахмурился. Он был сейчас не в лучшей форме для общения с девушками — словно помятыми были не только его одежда и лицо, но еще и мозги, и ощущения, и вообще все на свете.

— Что еще за девушка? — шепотом поинтересовался Мезенцев.

— Вон там! — махнула рукой Вера.

Мезенцев осторожно выглянул из-за ее пышной прически и увидел коротко стриженную блондинку в обтягивающем голубом свитере. Она сидела спиной, и сердце Мезенцева поначалу екнуло — на блондинок у него с некоторых пор была обостренная реакция. Но потом он решил, что Инга все же будет чуть покрупнее. Сердце отпустило, однако не до конца.

— Она пришла с час назад, сказала, что хочет вас увидеть, — говорила между тем Вера. — Я не знала, что вы здесь, сказала, что вы приедете примерно к двум. Вот она сидит, ждет...

— Что заказала? — автоматически спросил Мезенцев.

— Два кофе, сигареты, — сообщила Вера, заглянув в блокнот.

— Какие сигареты?

— "Парламент".

Это ни о чем Мезенцеву не говорило. Худых блондинок, курящих «Парламент», среди его знакомых не числилось, более того — все его последние подруги почему-то оказывались брюнетками. Мезенцев над этим феноменом не задумывался, но, наверное, какое-то разумное объяснение этому имелось. Просто он не хотел о нем думать.

— Скажи ей, что я сейчас подойду.

Мезенцев умылся, вычистил зубы, причесался, заглянул в шкаф в поисках чистой одежды, но нашел только несколько грязных рубашек и кожаную куртку. Потом Вера принесла поздний завтрак. Мезенцев выпил залпом свои сто грамм, отчасти уняв молотобойню в висках, без особого интереса поковырялся в яичнице с помидорами и колбасой, потом снова почистил зубы. Снял мятую рубашку и надел кожаную крутку прямо на черную майку. Получилось несколько легкомысленно, а уж в сочетании с лицом... Мезенцев посмотрел на себя в зеркало и подумал, что если бы у него была дочь, то он не отпустил бы ее в клуб с таким типом. Хорошо, что у него нет дочери.

Он стрельнул у Алика какую-то специальную жвачку для уничтожения алкогольного запаха, вздохнул и направился к блондинке, которая терпеливо разглядывала опадающие клены за окном.

— Добрый день, — сказал Мезенцев. Он обошел стол и оказался с девушкой лицом к лицу.

И он понял, что не знает эту девушку. Или не помнит. Или...

— Здравствуйте, — она ему улыбнулась, но лишь чуть-чуть, самыми уголками губ.

— Хотели меня видеть?

Мезенцев не хотел гадать, кто это и что это, он просто откинулся на спинку кресла и приготовился выслушать девушку, надеясь, что дело стоит двойной чистки зубов и тщетной ревизии в шкафу.

— Если вы Евгений Петрович Мезенцев, то — да. Хотела.

Он с ней не спал, это точно. По имени-отчеству своим подругам он никогда не представлялся. Они его называли исключительно Женя, или Джек, или Жека (этот вариант он ненавидел).