Алексей затылком почувствовал движение воздуха — будто приоткрылась форточка или качнулась на петлях дверь.

А потом входная дверь неожиданно бросилась ему в лицо, а в номере стало фантастически быстро темнеть. Алексей прижался щекой к двери и сполз вниз, последними всплесками сознания фиксируя, как у него почему-то немеет шея и раскалывается на куски голова...

Потом звук и изображение выключились совсем. Через некоторое время тьма стала рассеиваться, и Алексей понял, что находится все в том же гостиничном номере Бондарева. Только все предметы в ней стали выше. Или сам Алексей стал ниже.

Человек, который смотрел на Алексея, тоже был очень высоким. Белову пришлось задрать подбородок, а это было больно, потому что вся голова была гудящим металлическим шаром.

— Эй, — сказал человек, и слова его мучительно-громким эхом отозвались в голове Алексея, будто она находилась внутри огромного чугунного колокола, в который именно сейчас стали звонить к обедне. — Эй... Хочешь жвачку?

Где-то Алексей уже это слышал. Но сейчас его ресурсы памяти были временно недоступны, и он мог лишь тупо смотреть снизу вверх на человека, который держал под мышкой пачку ксерокопированных листов, а через плечо на нем висела сумка Бондарева. Наверное, надо было сказать, что чужое брать нехорошо, но и это было сейчас не в силах Алексея.

— Не хочешь, как хочешь, — сказали сверху. — Твое дело. Сладенькое тебе не помешало бы сейчас. Сладенькое никому не помешает.

Сказав эти замечательные слова, человек протянул руку и сделал что-то, отчего дверь, подпиравшая спину Алексея, куда-то ушла, а потом вернулась и больно ударила его в позвоночник. Но Белов этого даже не заметил, потому что неожиданная и резкая боль вспыхнула вдруг в правой руке, затмив прочие неприятности.

Рука горела, но, что самое странное, Алексей никак не мог найти эту руку. Наконец он сообразил, что она почему-то находится где-то вверху, вытянутая в направлении потолка. Белов попробовал опустить ее, но немедленно получил новый взрыв боли.

Понемногу он приходил в себя, и, когда мысли в разбитой голове стали носиться с более-менее приличной скоростью, Алексей понял три вещи:

— все вещи и бумаги Бондарева украдены;

— сделал это тот помятый тип, которого Бондарев назвал «то ли просто псих, то ли псих на задании»;

— и этот же любитель жевательной резинки, разбив Алексею голову, вдобавок прибил его кисть к двери номера чем-то похожим на металлическую спицу;

— он же заклеил Алексею рот скотчем.

Белов попробовал привстать, чтобы левой рукой дотянуться до спицы и вытащить ее, но сразу же завыл от боли и замер на полусогнутых ногах. На лбу выступил пот, к горлу подкатил комок тошноты.

Поднимался он минут пятнадцать — каждое его движение увеличивало давление на прибитую кисть. Белов мычал, кусал до крови губы и медленно выпрямлял ноги, выворачивая правую руку.

Потом он наконец сел на корточки — спиной к двери, с пульсирующей болью рукой. Алексей стал тянуться левой рукой к спице, кое-как ухватился за нее, но потная ладонь соскользнула, а металл плотно сидел в дереве.

Алексей сделал передышку, и тут ему в голову пришла простая мысль: а если помятый мужчина собирается вернуться? Если он просто «наживил» Алексея, а потом, пристроив украденные вещи, собирается вернуться и довести дело до конца?

Белов вцепился в спицу, но пальцы снова соскользнули. Алексей лихорадочно вытер ладонь о брюки и снова взялся за дело. Как только он чуть пошевелил спицу, боль вспыхнула оранжевым цветком в мозгу, и Алексей зажмурился.

Чтобы вытащить спицу из двери, ее нужно было расшатать. Иначе говоря, Алексей должен был своей рукой дергать торчащее в ране оружие вправо-влево и вверх-вниз. Вспышки боли шли одна за другой, и, откликаясь на них обессиленным мычанием, Алексей едва не прослушал шаги в коридоре.

Они были быстрыми, но осторожными.

4

После разговора с соседом Насти Мироненко у Бондарева было такое ощущение, что оно вот-вот свалится ему в руки, что оно где-то неправдоподобно близко... Словно в воздухе перед глазами пляшут разрозненные буквы, и надо их по очереди осторожно взять в ладонь и сложить искомое слово.

И Бондарев торопился в архив, чтобы ухватить последнюю или предпоследнюю из этих букв. В такси, рассекавшем грязные лужи под блатняк из радиоприемника, Бондарев неожиданно отчетливо вспомнил папку из архива с фамилией Мироненко на титульном листе. То ли эта папка и вправду прошла через его руки, то ли это было ложное воспоминание, но Бондарев явственно, будто это было секунду назад, ощутил на кончиках пальцев серый шершавый картон, пожелтевшие протокольные листы, черно-белые фотографии...

Когда он вошел в архив, то ему казалось, будто он с порога видит те несколько нужных ему папок в общей кипе. Он ошибся.

Ошибся, и это дало ему повод успокоиться. Еще ничего не было решено. Пляшущие в воздухе буквы могли оказаться миражом. Или же из них могла получиться исключительная глупость. «Еще ничего не решено», — сказал он себе, обстоятельно усаживаясь за стол, будто собираясь провести здесь вечность. Непонятно кого обманывая, он стал нарочито медленно перекладывать папки, скользя взглядом по титульным листам, как делал все предыдущие дни, как будто бы и сегодня он ни на что особенно не надеялся...

Через три минуты он вытащил первую папку нужного дела. Всего в деле были три толстые папки. Номер, заведено такого-то января девяносто второго года... По факту гибели Мироненко Евдокии Семеновны, 1921 года рождения... Тело обнаружено... Многочисленные телесные повреждения... Резаные раны... Заключения патологоанатома...

Бондарев был как будто подросток, дорвавшийся до долгожданного продолжения любимой приключенческой книжки.

Он не заметил, как со спины к нему подошли.

— Зачем вам это?

Бондарев вздрогнул от неожиданности, обернулся:

— Как — зачем? — Он быстро восстановил в памяти подзабытую в последние секунды легенду: московский автор бестселлеров, серийный убийца и так далее...

— Как — зачем? Это моя работа...

— Зачем вы это смотрите? — повторил майор свой вопрос. Бондарев не сразу сообразил, что голос у него сейчас был какой-то особенно сухой, буквально скрипящий в воздухе.

— Это как раз тот случай, про который мне надо...

Бондарев замолчал, потому что майор изменился в лице.

— Значит, его все-таки поймали, — сказал майор.

— Кого?

— Убийцу. Вы же сказали, что двадцать пятая жертва была подставой и его взяли.

— А-а... Да, его взяли.

— Мне бы надо обрадоваться, но мне почему-то все равно.

Висящие в воздухе буквы вдруг вспыхнули, сами поменялись местами, заняли нужную позицию и влетели в мозг Бондареву.

Он отложил папки, встал из-за стола и ошарашенно уставился на майора:

— Ваша фамилия Афанасьев?

— Да, — сказал майор.

— И у вас есть приемная дочь Настя. Вы женились на ее матери. Светлане Мироненко.

— Да, — сказал майор, абсолютно не удивляясь познаниям Бондарева. — Только одно «но». У меня была приемная дочь. И ее звали Настя.

— Расскажите мне, — сказал Бондарев. — Расскажите мне о Насте.

Глава 20

Ее серьезные проблемы

1

Просто удивительно, до чего легкомысленным был Мезенцев той весной. После того как генеральская дочь явилась однодневным кошмаром, а потом растворилась в пространстве, Мезенцев посчитал, что все пришло в норму. Ненужные воспоминания продолжили ржаветь и обрастать илом где-то там, на океанском дне. Теплая и слякотная зима так и не переросла ни во что серьезное и закончилась одним большим всхлипом ботинка, угодившего в лужу талой воды.

Ни во что серьезное не переросли и отношения Мезенцева с тридцатичетырехлетней дамой из банка напротив, которая регулярно посещала бизнес-ленчи в ресторане «Русский трактир», а потом основательно запала на его хозяина. Мезенцев не возражал, особенно когда дама с рвением принялась наводить уют в квартире, приводить в порядок гардероб и делать прочие полезные для хозяйства вещи. В постели она тоже проявляла энтузиазм и изобретательность, однако серьезно зацепить Мезенцева ей все же не удалось. Как только она забрасывала очередной крючок, Мезенцев немедленно уворачивался. Он был не против постоянных отношений, но только чтобы при этом за ним сохранялось право иногда закрыться на все замки, не отвечать на телефонные звонки и дрейфовать в легком тумане, пуская в потолок прозрачные облачка сладковатого дыма. Не для того он разводился с одной женщиной, чтобы другая оккупировала часть его мира и установила там свои дурацкие порядки.